Неточные совпадения
Она быстро оделась,
сошла вниз и решительными шагами вошла
в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь
в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала
в нем и которым он был похож на отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
— Пойду теперь независимо от всех собирать грибы, а то мои приобретения незаметны, — сказал он и пошел один с опушки леса, где они
ходили по шелковистой низкой траве между редкими старыми березами,
в середину леса, где между
белыми березовыми стволами серели стволы осины и темнели кусты орешника.
В нем утвердился приятный запах здорового, свежего мужчины, который
белья не занашивает,
в баню
ходит и вытирает себя мокрой губкой по воскресным дням.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом
в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу корабля, изумленно оглянулся и
прошел с Грэем
в каюту, откуда через час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
Струя пены, отбрасываемая кормой корабля Грэя «Секрет»,
прошла через океан
белой чертой и погасла
в блеске вечерних огней Лисса. Корабль встал на рейде недалеко от маяка.
Она
сошла вниз и минуты через две воротилась с водой
в белой глиняной кружке; но он уже не помнил, что было дальше. Помнил только, как отхлебнул один глоток холодной воды и пролил из кружки на грудь. Затем наступило беспамятство.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего
ходить — вот пример:
в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди
бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
Но и подумать нельзя было исполнить намерение: или плоты стояли у самых сходов, и на них прачки мыли
белье, или лодки были причалены, и везде люди так и кишат, да и отовсюду с набережных, со всех сторон, можно видеть, заметить: подозрительно, что человек нарочно
сошел, остановился и что-то
в воду бросает.
Катерина тихо
сходит по тропинке, покрытая большим
белым платком, потупив глаза
в землю.
Он только что
сошел к завтраку
в новом щегольском, на этот раз не славянофильском, наряде; накануне он удивил приставленного к нему человека множеством навезенного им
белья, и вдруг его товарищи его покидают!
Самгин встал, догадываясь, что этот хлыщеватый парень, играющий
в революцию, вероятно, попросит его о какой-нибудь услуге, а он не сумеет отказаться. Нахмурясь, поправив очки, Самгин вышел
в столовую, Гогин, одетый во фланелевый костюм,
в белых ботинках, шагал по комнате, не улыбаясь, против обыкновения, он пожал руку Самгина и, продолжая
ходить, спросил скучным голосом...
Клим вздрогнул, представив тело Лидии
в этих холодных, странно
белых руках. Он встал и начал
ходить по комнате, бесцеремонно топая; он затопал еще сильнее, увидав, что Диомидов повернул к нему свой синеватый нос и открыл глаза, говоря...
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины. Ночью по саду
ходила женщина из флигеля, вся
в белом, заломив руки за голову. Потом вышла
в сад Вера Петровна, тоже
в белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
Прошло человек тридцать каменщиков, которые воздвигали пятиэтажный дом
в улице, где жил Самгин, почти против окон его квартиры, все они были, по Брюсову, «
в фартуках
белых». Он узнал их по фигуре артельного старосты, тощего старичка с голым черепом, с плюшевой мордочкой обезьяны и пронзительным голосом страдальца.
Через полчаса он сидел во тьме своей комнаты, глядя
в зеркало,
в полосу света, свет падал на стекло,
проходя в щель неприкрытой двери, и показывал половину человека
в ночном
белье, он тоже сидел на диване, согнувшись, держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
Прошли.
В десятке шагов за ними следовал высокий старик; брезгливо приподняв пышные
белые усы, он тростью гнал пред собой корку апельсина, корка непослушно увертывалась от ударов, соскакивала на мостовую, старик снова загонял ее на панель и наконец, затискав
в решетку для стока воды, победоносно взмахнул тростью.
Были вызваны
в полицию дворники со всей улицы, потом, дня два, полицейские
ходили по домам, что-то проверяя,
в трех домах произвели обыски,
в одном арестовали какого-то студента, полицейский среди
белого дня увел из мастерской, где чинились деревянные инструменты, приятеля Агафьи Беньковского, лысого, бритого человека неопределенных лет, очень похожего на католического попа.
Самгин взял бутылку
белого вина,
прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно
в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был
в синей куртке и
в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
— Там — все наше, вплоть до реки
Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой
в ней, он писал узоры
в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту
ходят, лень им золото поднять…
Лишь только они с Анисьей принялись хозяйничать
в барских комнатах вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его — все не то и не так. Пятьдесят пять лет
ходил он на
белом свете с уверенностью, что все, что он ни делает, иначе и лучше сделано быть не может.
Была их гувернантка, m-lle Ernestine, которая
ходила пить кофе к матери Андрюши и научила делать ему кудри. Она иногда брала его голову, клала на колени и завивала
в бумажки до сильной боли, потом брала
белыми руками за обе щеки и целовала так ласково!
В доме,
в девичьей,
в кабинете бабушки, даже
в гостиной и еще двух комнатах, расставлялись столы с шитьем
белья. Готовили парадную постель, кружевные подушки, одеяло. По утрам
ходили портнихи, швеи.
До полудня она
ходила в широкой
белой блузе, с поясом и большими карманами, а после полудня надевала коричневое, по большим праздникам светлое, точно серебряное, едва гнувшееся и шумящее платье, а на плечи накидывала старинную шаль, которая вынималась и выкладывалась одной только Василисой.
Они
прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли
в заднюю комнатку,
в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле
в беспорядке валялось несколько
белья и платья.
«Какая она?» — думалось ему — и то казалась она ему теткой Варварой Николаевной, которая
ходила, покачивая головой, как игрушечные коты, и прищуривала глаза, то
в виде жены директора, у которой были такие
белые руки и острый, пронзительный взгляд, то тринадцатилетней, припрыгивающей, хорошенькой девочкой
в кружевных панталончиках, дочерью полицмейстера.
Выше я уже сказал, что, вопреки климату, здесь на обеды ездят
в суконном платье,
белое надевают только по утрам,
ходят в черных шляпах, предпочитают нежным изделиям манильской соломы грубые изделия Китая, что даже индиец рядится
в суконное пальто вместо своей воздушной ткани, сделанной из растения, которое выросло на его родной почве, и старается походить на метиса, метис на испанца, испанец на англичанина.
Европейцы
ходят… как вы думаете,
в чем?
В полотняных шлемах! Эти шлемы совершенно похожи на шлем Дон Кихота. Отчего же не видать соломенных шляп? чего бы, кажется, лучше: Манила так близка, а там превосходная солома. Но потом я опытом убедился, что солома слишком жидкая защита от здешнего солнца. Шлемы эти делаются двойные с пустотой внутри и маленьким отверстием для воздуха. Другие, особенно шкипера, носят соломенные шляпы, но обвивают поля и тулью ее
белой материей,
в виде чалмы.
После обеда пробовали
ходить, но жарко: надо было достать
белые куртки. Они и есть
в чемодане, да прошу до них добраться без помощи человека! «Нет, уж лучше пусть жарко будет!…» — заключили некоторые из нас.
Как только она вошла, глаза всех мужчин, бывших
в зале, обратились на нее и долго не отрывались от ее
белого с черными глянцевито-блестящими глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она
проходила, не спуская глаз, смотрел на нее, пока она
проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся глазами
в окно прямо перед собой.
Нехлюдов уже хотел
пройти в первую дверь, когда из другой двери, согнувшись, с веником
в руке, которым она подвигала к печке большую кучу сора и пыли, вышла Маслова. Она была
в белой кофте, подтыканной юбке и чулках. Голова ее по самые брови была от пыли повязана
белым платком. Увидав Нехлюдова, она разогнулась и, вся красная и оживленная, положила веник и, обтерев руки об юбку, прямо остановилась перед ним.
Старичок с
белыми волосами
прошел в шкап и скрылся там.
В это время Фанарин, увидав товарища, такого же, как и он, адвоката,
в белом галстуке и фраке, тотчас же вступил с ним
в оживленный разговор; Нехлюдов же разглядывал бывших
в комнате. Было человек 15 публики, из которых две дамы, одна
в pince-nez молодая и другая седая. Слушавшееся нынче дело было о клевете
в печати, и потому собралось более, чем обыкновенно, публики — всё люди преимущественно из журнального мира.
Нехлюдов
прошел вперед.
В середине стояла аристократия: помещик с женою и сыном
в матросской куртке, становой, телеграфист, купец
в сапогах с бураками, старшина с медалью и справа от амвона, позади помещицы, Матрена Павловна
в переливчатом лиловом платье и
белой с каймою шали и Катюша
в белом платье с складочками на лифе, с голубым поясом и красным бантиком на черной голове.
Нехлюдов поблагодарил его и, не входя
в комнаты, пошел
ходить в сад по усыпанным
белыми лепестками яблочных цветов заросшим дорожкам, обдумывая всё то, что он видел.
— Что ж, это можно, — сказал доктор, смягчившись, и обратившись к старушке
в белом фартуке, сказал, чтобы она позвала сиделку-арестантку Маслову. — Не хотите ли присесть, хоть
пройти в приемную?
Сняв
в первой длинной комнате пальто и узнав от швейцара, что сенаторы все съехались, и последний только что
прошел, Фанарин, оставшись
в своем фраке и
белом галстуке над
белой грудью, с веселою уверенностью вошел
в следующую комнату.
Так
прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь
в спальне у теток и Катюша
в девичьей — одна. Он опять вышел на крыльцо. На дворе было темно, сыро, тепло, и тот
белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была
в ста шагах под кручью перед домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
— Сделайте одолжение, — с приятной улыбкой сказал помощник и стал что-то спрашивать у надзирателя. Нехлюдов заглянул
в одно отверстие: там высокий молодой человек
в одном
белье, с маленькой черной бородкой, быстро
ходил взад и вперед; услыхав шорох у двери, он взглянул, нахмурился и продолжал
ходить.
Монахиня
в клобуке, с развевающимся вуалем и тянущимся за ней черным шлейфом, сложив
белые с очищенными ногтями руки,
в которых она держала топазовые четки, вышла из кабинета и
прошла к выходу.
Через длинную гостиную с низким потолком и узкими окнами они
прошли в кабинет Бахарева, квадратную угловую комнату, выходившую стеклянной дверью
в столовую, где теперь мелькал
белый передник горничной.
Половодов, припоминая смешного дядюшку, громко хохотал и вслух разговаривал сам с собой. Такая беседа один на один и особенно странный смех донеслись даже до гостиной, через которую
проходила Антонида Ивановна
в белом пеньюаре из тонкого батиста.
И вот
прошло двадцать три года, я сижу
в одно утро
в моем кабинете, уже с
белою головой, и вдруг входит цветущий молодой человек, которого я никак не могу узнать, но он поднял палец и смеясь говорит: «Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist!
Достучавшись, Иван Федорович вступил
в сени и, по указанию Марьи Кондратьевны,
прошел прямо налево
в «
белую избу», занимаемую Смердяковым.
За день мы
прошли немного и стали биваком около реки Бабкова. Здесь можно видеть хорошо выраженные береговые террасы. Они высотой около 12 м. Река
в них промыла узкое ложе, похожее на каньон. По широкому заболоченному плато кое-где растут
в одиночку
белая береза, лиственница и поросль дуба.
Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел
в погреб; густая, высокая трава на дне долины, вся мокрая,
белела ровной скатертью;
ходить по ней было как-то жутко.
Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет
в дрянных осиновых избенках,
ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает
в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и
бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам
ходит в сапогах.
Быстрыми шагами
прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой
белой церковью
в отдалении, увидал совершенно другие, мне неизвестные места.
Несчастные куры, как теперь помню, две крапчатые и одна
белая с хохлом, преспокойно продолжали
ходить под яблонями, изредка выражая свои чувства продолжительным крехтаньем, как вдруг Юшка, без шапки, с палкой
в руке, и трое других совершеннолетних дворовых, все вместе дружно ринулись на них.
Ходит она обыкновенно
в сером тафтяном платье и
белом чепце с висячими лиловыми лентами; любит покушать, но без излишества; варенье, сушенье и соленье предоставляет ключнице.
А у нас на деревне такие, брат, слухи
ходили, что, мол,
белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку [
В поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе.
Прямо
В глаза тебе смеются, вынимают
Ретивое из
белой груди, после
И ластятся, как путные робята:
Мол, так
пройдет, как будто ничего,
Забудется.